Продолжение. Ранее: Чаушеску заскользил к расстрельной стенке после визита к Ким Ир Сену в Пхеньян
Первый мощный толчок произошёл в августе 1977 года. Гигантоманию строек "золотой эпохи" пришла пора оплачивать. Деньги, как водится, решили взять с народа. Для начала с шахтёров — как и положено в "пролетарском государстве". Правительство Мани Мэнеску приняло "Закон №3/1977": отменялись пенсии по инвалидности и повышался пенсионный возраст горняков.
Началась забастовка в шахтёрской Долине Жиу. Спонтанно выдвинулись горняки-вожаки — Константин Добре, Георге Манилиу, Георге Думитраче. Люди ещё помнили относительно нормального Чаушеску, поэтому предлагали отправить ходоков к кондукэтору. Коммунисты решили бросить народу кость и послали Илие Вердеца, на тот момент вице-премьера. Шахтёры заявили, что им нужно пообщаться лично с Чаушеску. Вердец ответил, что вождь — находившийся с супругой на отдыхе — "занят более срочными делами". Вице-премьера чуть не избили.
Забастовка шахтеров Жиу, 1977
Президент таки приехал. И даже выступил. Но люди не поверили. И не скрыли этого. Для самого Чаушеску это стало шоком: он перестал нравиться публике. Решать вопрос пришлось террором Секуритате и милитаризацией шахт. Около шестисот горняков подверглись допросам и избиениям, полторы сотни были арестованы, триста семей высланы, три тысячи шахтёров уволены. Несколько вожаков, включая Думитраче и Манилиу, получили тюремные сроки.
Страна усвоила, что кондукэтор не отвечает за слова. Рабочие всё чаще стали находить общий язык с диссидентами. Этому способствовал сам режим. Главной национальной задачей Чаушеску объявил погашение внешнего долга. Который сам набрал на свою гигантоманию — а теперь требовал, чтобы его отдавал народ. За счёт карточной системы, питания по доктору Минку, жесточайшей экономии топлива зимой, электричества по сокращённому графику. И чтобы при этом ещё благодарили кондукэтора за сияющее величие суверенной СРР. Под бдительным надзором Секуритате.
Очередь за растительным маслом. Бухарест, 1986
Так прошли десять лет. Чаушеску ударными темпами рассчитывался с иностранными кредиторами. Эта статья расходов сделалась приоритетной — наряду с обеспечением партбоярства и укреплением Секуритате. Румынские массы стремительно погружались в нищету. Голод, зимнее переохлаждение, распад элементарной медицины превратились в фон повседневности.
Гротескным кошмаром становился дефицит хлеба в стране, не так давно называвшейся "житницей Европы". Последним ударом задумывалась т.н. "систематизация села". Вроде брежневского сноса "неперспективных деревень", но с шовинистическим уклоном. Прежде всего под ликвидацию шли венгерские селения в Трансильвании.
Румыны не молчали. Тут и там разрастались пролетарские бунты. Именно заводские "ватники" превратились в ударную силу румынского антикоммунизма новой эпохи.
Визит четы Чаушеску в Брашов за год до восстания, 1986 г.
Апогеем рабочего сопротивления стало восстание в Брашове 15 ноября 1987 года. Началось оно с урезания зарплаты на машиностроительном заводе "Красный флаг". Соответствующая директива пришла спецсвязью из столичного министерства. Ограбление рабочих завизировал брашовский секретарь жудецкого комитета РКП Петре Преотяса.
Первыми эту новость узнали рабочие ночной смены — и объявили забастовку. С утра к ним присоединились товарищи. Теперь трудящиеся не звали кондукэтора в гости, не желали с ним разговаривать. Первым лозунгом прозвучало: "Воры, верните наши деньги!" Вторым, почти сразу: "Долой Чаушеску! Долой коммунизм!"
Антикоммунистическая рабочая демонстрация в Брашове, 1987 г.
К забастовке "Красного флага" присоединились рабочие других заводов: подшипникового, тракторного и автомеханического. К ним примкнули студенты лесотехнического факультета местного вуза. На главной площади собрались тысячи людей. Зазвучала песня "Пробудись, румын!", созданная в революцию 1848-го.
Брашовский примар и секретарь горкома Думитру Каланча пригрозил рабочим "отправкой в долину Жиу" — и получил в ответ красным знаменем по голове. Наблюдая такой разговор, прочие аппаратчики прятались под столами. Исключение составила истеричная секретарь по пропаганде Мария Чебук, нарывавшаяся на колотьбу — но её прикрыл от толпы диссидент-сантехник Вернер Зоммерауэр.
Лидеры движения выдвинулись спонтанно, как у шахтёров. Слесари Аурикэ Дженети, Георге Ницеску, Георге Дудук, токари Георге Банчу, Мариус Боэриу, Мутихак Флорин, фрезеровщицы Сесилия Югэнару и София Постелнику… всего вожаков оказалось более полусотни на десять тысяч забастовщиков. Но лишь один из них — упомянутый выше Зоммерауэр — прежде был засвечен в политике. Он организовывал подпольные профячейки, числился как опасный бунтарь в картотеке Секуритате. Остальные обратились в антикоммунизм мгновенно, на ходу. Ибо это естественное состояние для нормального человека. Тем более для сознательного рабочего.
Сложилось так, что 15 ноября в горкоме и администрации готовился банкет: РКП праздновала свою очередную победу над избирателями на выборах в местные советы. Вопреки настоятельным рекомендациям доктора Минку, челядь уже расставила для начальства салями, сыры и бананы. Всё это попало на глаза работягам, получавшим хлеб по карточкам в очередях. Начался разгром партийного гнезда. Коммунистические символы, красная атрибутика, портреты генсека полетели из окон в уличный костёр. Заодно с Каланчой намяли бока охранявшему горком менту. Но не так чтобы сильно.
И вот что интересно. Сорвав законную злость, мужики и тётки постепенно остывали. К вечеру разошлись по домам. Праздновать рабочую победу над партийными боярами. А наутро, как ни в чём не бывало, вышли на рабочие места. Где их ждали со вчерашнего дня.
Ещё утром 15-го генерал Влад отдал директиву Секуритате: "подавлять безграничными мерами". Лично Чаушеску подписал депешу Преотясе: безоглядно применять силу. В Брашов поспешили аж генерал Макри и генерал Нуцэ, за ними устремился министр Постелнику. Одни эти имена позволяют понять, какое впечатление произвели события на верхушку РКП/СРР.
Генерал-полковник Юлиан Влад, глава Секуритате
Уличных побоищ устраивать, однако, не стали. Выбрали другой метод подавления. Из-за угла. Кое-где случались потасовки рабочих с милицией, но силовики быстро отступали. Это был неглупый ход — ведь фронтальное противостояние стимулировало бы ярость и организованность восставших. Зато весь день восстания подчинённые полковника Павла Проки отслеживали бунтовщиков и брали их на заметку.
16 ноября начались аресты. Чаще всего рабочих забирали прямо от станков. Или дома, как Зоммерауэра ("Открывайте, это ко мне", — сказал Вернер жене Родике и дочери Флорентине, услышав стук в дверь). Всего повязали порядка трёхсот человек. Свозили в милицейское управление. Там ждала наготове пыточная команда капитанов Александру Ионаша и Георге Акима. Обращение было издевательским, избиения — зверскими. Особенной жести подвергли слесаря Георге Ницеску, начавшего зарплатный бунт, токаря Георге Банчу, вышибавшего дверь горкома, и заводского подсобника Дэнуца Якоба, поднявшего над толпой национальный флаг.
Исключение составил всё тот же Вернер Зоммерауэр. С ним, как с известным диссидентом, беседовал не какой-нибудь мент-костолом, а полковник госбезопасности Ристя Прибой. И держали Вернера не в подвале, а на этаже. Меняли бельё, выдавали по апельсину в день. Не за диссидентство, а за национальность. Зоммерауэр был немцем, а ссорить Чаушеску с Гельмутом Колем считалось весьма нежелательным.
Вернер Зоммерауэр
Поучаствовал в допросах и Тудор Постелнику, обитатель чаушистского олимпа. Размахивая пистолетом, глава МВД допытывался от токаря Мариуса Боэриу: "Кто за вами стоял?! Кто вами руководил?!" Представить, что люди способны к достоинству сами, золочёная сволочь органически неспособна.
Эмиль Бобу назвал брашовских забастовщиков "легионерскими элементами". Но верхушка быстро спохватилась — лучше не будить лихо. По концовке забастовку и бунт квалифицировали как "хулиганство". Судебный процесс курировала министр юстиции Мария Бобу, жена секретаря Эмиля. На скамье подсудимых оказался шестьдесят один человек. Максимальные сроки — три года — получили сантехник Зоммерауэр (вероятно, спасение чаушистской скандалистки Чебук засчитали отягчающим обстоятельством), слесарь Дженети (отлупил партийным знаменем секретаря горкома), слесарь Дудук и токарь Флорин. Остальных упаковали от полугода до двух с половиной лет. Хотели, но так и не решились осудить Софию Постелнику — специально выясняли в Бухаресте, не родня ли она министру. Оказалось, нет, просто однофамилица. Но всё равно предпочли не трогать. Мало ли что взбредёт большому начальнику.
Памятник восставшим в Брашове
Один год получил слесарь Василе Виеру. Но не дожил до конца срока. Виеру умер в 1988 году — сказалось избиение на допросе. (Немногим ранее умер шахтёр Георге Манилиу, через десять лет после забастовки в Жиу.)
"Сигналом к падению железного занавеса" назвал Брашовское восстание Владимир Буковский. Это верно. Рабочий бунт стал генеральной репетицией революции, свершившейся через два года. Как у Евгения Евтушенко: "Он видит, видит их бессилье. Ещё немного — и пора".
Продолжение следует
